Эх... Отредактировал ДСС. Сочинил жизнеутверждающий эпилог. Так, что просим мою бету приступить к экзекуции. Теперь там стало больше порева и больше крови. Ждите, скоро у вас будет возможность увидеть этот шедевр наркоманской мысли в полностью доработанном виде.
А я увидел весну, когда шёл из магазина и курил. Она почему-то выражается в асфальте под ногами. Можно сказать, что я по нему скучал. Ему можно радоваться только по весне, в остальное время он не представляет интереса. Где-то там вверху было солнце. Я не смотрю на небо. А выше асфальта - кучи грязного снега по обочинам. Это весна не пахнет ничем,или обоняние моё умерло. Угораздило же меня родиться в то время, когда вокруг столько грязи. А завтра мне 20 лет. К этой дате я морально готовился почти пол-года. Ну что ж, я готов! Забери меня, весна.
Перекопировал рецензию на ДСС с Дрима. Просто так, для коллекции.
Последние несколько лет среди искушенных читателей жанра фэнтези ведутся активные дискуссии на тему вампирской тематики. Должен ли автор преподносить нам канон, заданный мифологией и Брэмом Стокером, или же он имеет право выразить собственное видение этих существ, не похожее на давнишний стереотипный образ? Споры настолько яростны, что далеко не каждый берется за работы в подобном духе, однако, находятся и смельчаки, готовые бросить вызов устоявшимся нормам (и своей фантазии) и попытаться создать нечто новое в данной области. Одним из таких авторов и является Найрэ.
Вампирами не становятся, ими рождаются – пожалуй, по этой детали можно судить о том, насколько похожи они на людей. Создания Найрэ не боятся дневного света, пьют алкоголь и занимаются сексом. Святая вода и крест для них – ничто, хотя серебро еще имеет свою власть над ними. Они – плод многолетнего (или правильнее сказать – многовекового?) вырождения всего вампирского рода, и каждое новое их поколение все более похоже на людей.
Главный герой романа, Кайт, по меркам других вампиров - еще подросток, его не воспринимают всерьез и считают мальчишкой. Он и ведет себя как мальчишка, как бунтующий юноша – его мысли пропитаны ядом и разочарованием в окружающем мире, любое его действие несет в себе вызов. Временами он пафосен, временами озлоблен - этакий Чайльд-Гарольд современности, обернутый в фэнтези оболочку. Кайт презирает людей и вампиров, он видит, как некогда великие существа превращаются в жалких и бессильных людей. Да и он сам – недовампир, циничный и хладнокровный убийца, не гнушается наркотой и алкоголем, он давно уже потерял счет своим любовникам. Чаще всего Кайта можно застать за участием в какой-нибудь пьянке, или наркотическом дурмане, и в такие моменты его совсем не мучают переживания о запятнанной репутации своего рода.
читать дальшеКак и любой бунтующий подросток, Кайт пишет песни и стихи, это его давнее и любимое занятие. В этом – один из самых ярых контрастов романа, сочетание в герое лиричности и цинизма, неземной красоты и жестокости. На самом деле, такого рода контрастами пронизан весь роман – грязь и мерзость мира соседствуют со странным ощущением печали и какой-то тоскливой безысходности, и в этом контрасте «живут» почти все персонажи. Атис – наблюдательный вампир-«хиппи», который не пьет кровь и называет Кайта «няшкой», - в то же время жестокий маньяк, расчленяющий проституток в подворотнях. Алиса, символ чистоты для Кайта, ослепляющий его свет – «странная девочка», которая в компании друзей пробует наркотики и шляется по кладбищам.Для романа Алиса – особый герой. Не считая того, что непрописанный образ толком и не раскрывается в произведении и вообще не особо глубок, она играет любопытную роль в самом сюжете. Точнее говоря, она связывает разрозненные куски из биографии Кайта воедино, делая это непосредственно романом. Нельзя сказать, конечно, что места в работе, связанные с ней – это «луч света» и «глоток воздуха», но они придают «Детям страшных снов» таинственность и даже интригу. Читателю хочется узнать, что же произойдет, какую роль сыграет эта девочка и зачем она вообще нужна, что за даром она обладает. Но – увы – роман почти не дает необходимых ответов. Линия Алисы так и остается линией Алисы, довольно краткой и оживленной только странными видениями, разделенными с Кайтом, и парой встреч с ним. Наверное, можно сказать, что Найрэ таким образом проводит параллель – разочарованные человек и вампир, и каждый по-своему ищет ответы на свои вопросы. Наверно, это можно подогнать под завершение и идею романа – каждый получает по заслугам, только кровь на руках, в отличие от всего остального, не смывается. Я могу только строить догадки о таких вещах – потому что для меня связь концовки со всем романом осталась неясной, хотя и чувствуется в ней что-то символичное.
Наверно, в этом и есть самая большая проблема и недостаток романа – в отсутствии закругления некоторых моментов, интересного и внятного объяснения сюжетных поворотов, интриги, которая захватывала бы и не давала оторваться от прочтения. Возможно, роман именно таким и задумывался, но мне этого не хватило. По сравнению с этим отходит на второй план и невнимательность автора, и его откровенная лень перечитывать (отсюда – безграмотность романа), и штампованность ключевых моментов (разговоры о любви – пафосны, описания схваток – неизменно кровавы, и при этом – ни одного психологически достоверного момента, заставляющего проникнуться). Действия Кайта и других героев частенько остаются за пределами логики и понимания, и прыгающая точка зрения на этом фоне теряется, но вообще - присутствует.
И все же ужасные недостатки формы, нехватка мастерства выражения уравновешиваются великолепной атмосферой унылого московского быта, деталями из жизни и характера главного героя, разбросанных по всему роману, откровенностью реализма (или попытки его здесь) и немного извращенным, немного преломленным, но интересным взглядом на мир. Двойственное впечатление – так вернее будет описать мои ощущения после прочтения. Контраст не оставляет меня даже сейчас, поэтому я не стану выносить какой-то определенной оценки данной работе, а просто посоветую прочесть роман и сделать свои собственные выводы.
Первую часть ДСС я отредактировал, что-то переписал, что-то исправил. Местами даже сюжетные ходы переиграл. Так, что кому надо, пишите в комменты - скину. Просто не знаю, буду ли я этим засорять интернет теперь.
А вы просто смотрите на жестокость сквозь призму восприятия и эстетику автора, не больше того и не меньше того. Не стоит называть что-то извращением, потому что это вам непонятно, у кого-то планка запретного и извращённого куда выше. Никогда не спрашиваете у писателя, откуда всё это - это может его фантазией или чем-то реально пережитым. Мы никогда не знаем, что есть правда, а что вымысел. Реальность порой более пугающая, чем книги.
Я сейчас становлюсь очень хуёвым во всех своих проявлениях. Ною, очень много ною и совершенно тебе не соответствую.
АПД: Не мешайте мне ныть, я так развлекаюсь. Поною и пойду делать что-нибудь, я не из тех, кто любит сидеть на жопе, обливаясь соплями. Ничего, так бывает каждый раз, когда я смотрю в лицо своей истинной тьме.
Сижу и ржу, как укуренная гиена. Пишет мне один мужик: "Не против,если я на вашу страницу дам ссылку в своей библиотеке?www.liveinternet.ru/users/3623719/ С уважением и улыбкой."
Я неглядя отвечаю, мол, не против. Потом прохожу по ссылке, а это оказалась библиотека гей-литературы.
Снова сталкиваюсь с тотальным непониманием, всё бы ничего, не будь я писателем. Я уже смирился, что моих загонов не понимают окружающие, я не старался навязать им понимание. Но я когда я пишу, я всё равно адаптирую это для мира. Я устал, я просто устал. Я могу замолчать... навсегда.
Новый рассказ,собранный из обрывков миниатюр и мыслей в единое целое.
Источник вдохновения.
За окном развернулась феерия Ада. По улицам города шёл дождь, гремя крупными каплями по стеклам. Ветер аккомпанировал ему на ржавых печных трубах. Жаль, мы не в Лондоне или Париже, где дождь может быть романтичным. Жаль, это просто Ярск пристанище купцов, проституток и бедных аристократов. В моём доме пахнет чем-то сладковатым, немного отдает вчерашним опием, а я бы рискнул предположить, что это ладан. Вероятно, стены заранее поют по мне панихиду, потому что больше кроме них этого сделать некому. Лишь ветер врывается в щели окон, чтобы навестить меня в этом печально склепе. В моей утренней почте только долги и счета, ни строчки от друзей из сумасбродной процветающей столицы или от родственников в Европе. Я представил, как утопает в дождях Нева, как кутается туманом милый сердцу Петербург. В душе воскресла невольная тоска, словно меня придавило собственной же могильной плитой. Я готов стать камнем в мостовой Питера, это и то престижнее, чем быть мелким дворянином в Ярской губернии. Родители оставили мне усадьбу, старое грязно-желтое здание с колоннами, навивающее воспоминание о богадельне. Только единственным заключённым тут был я сам, пожалуй, это даже хуже излюбленной у всех врачей нашего времени лоботомии. А на участке за домом развернулся фамильный погост. Они тут все вместе, иные дома украшают картинные галереи с портретами предков, но моя семья решила отличиться. Иногда я прихожу возложить пару белых лилий на могилу моей бедной матушки. Но больше всего я хочу стать частью их, укрыться саженью прохладной земли, чтобы уснуть навсегда. Тяжело быть лишним в мире живых. Они чужды мне по своей природе, своим стремлением к веселью и богатству. Мне куда приятнее задёрнуть плотные шторы и проспать несколько суток, отходя от дурманящего свойства ядов. Я, наверное, просто слишком сильно накручиваю себя переживаниями по поводу бессмысленности собственной жизни. В наше время это не новость, иначе к нам не ходили бы гружёные опием корабли, иначе врачи не сбывали бы втихую морфий. Это то, что дарит мне цветные сны и помогает моему телу разлагаться. Прошло несколько часов, и она пришла. Она всегда приходила позже назначенного – дама, живущая по жёлтому билету; назвать её жрицей любви язык как-то не поворачивался. Мне уже совершенно наплевать на то, что с моей женщиной спит весь город. Меня не пугает даже сифилис. Но нет, наверное, дамы сердца лучше, чем проститутка, для такого закоренелого циника как я. Я звал её Мари, отрицая другие варианты имени. Шляпка её промокла под дождём, медные локоны прилипли к лицу, с волос вода стекала на светлое платье, под которым проступали черты её прекрасного тела. Должно быть, так и выглядела прекрасная Анабель Ли, пролежав пару месяцев в "саркофаге приморской земли". Эх... если бы Мари стала для меня музой! А на дворе прекрасный век, и девушки ещё дают поэтам. Мы пили тот самый горький ликёр, что привёз из Франции мой друг. Ликёр дарил нам видения. Словно сознание полыни проникало в моё сознание, и на миг я становился волной степной травой, а может быть, бледным мотыльком, что опыляет эти горькие цветы. Абсент однозначно более романтичен, чем красные вина, что родились под южным солнцем. Я ненавижу солнечный свет, он меня разлагает. Я вынужден беречь бледность лица, мне нравится быть болезненно-мёртвым. И мне нравится видеть Мари такой. Ей чего-то не хватает для того, чтобы стать мне музой. Только вот понять не могу, чего именно. Она красива, стройна и изящна, она развратна, упадочна и гнила сердцем - это просто идеальная женщина… В гостиной горели церковные свечи, мы продолжали пить, глядя на отражение пламени в глазах друг друга. Наверное, это похоже на любовь. Но может ли быть любовь между поэтом и проституткой? Он любит себя - она любит деньги! И опять от досады в руке смялся бокал, осколки врезались в мою кожу, но я уже не чувствовал боли. Окровавленные пальцы выводили на белой скатерти замысловатые узоры, в них вся моя жизнь и моя смерть. Мари смотрела на меня без страха и сожаления, по долгу своей профессии она привыкла и не к таким зрелищам. Иногда я видел на её запястьях следы от грубой верёвки, такие же можно было встретить и на её шее. Мари хотела, чтобы я предался плотским удовольствиям с ней сейчас, но у меня откровенно не было настроения. Я пытался найти свой новый источник вдохновения, он должен быть сильнее всех предыдущих, сильнее прелюбодеяния или дурмана. В моей голове начинал зарождаться план, сначала робко и несмело, затем вполне серьёзно. Поначалу я сам испугался, но зелёная кровь полыни придала мне решимости. Я привлёк к себе Мари и поцеловал её ярко-алые губы. Она отвечала на ласки с полной покорностью. Краем глаза я увидел, забытый на столике револьвер. Я часто играл с ним в русскую рулетку, но всё время выигрывал. Я отстранился от неё, схватил пистолет и выстрелил. Она вскрикнула и рухнула на пол. Пуля оставила аккуратное отверстие под левой грудью. Затем на белом платье алым цветком начала проступать кровь. Крови было много. Она окрашивала одежду моей прекрасной Мари в цвет маковых лепестков. Её глаза были открыты, в них читалось не то удивление, не то испуг - мёртвые бело-карие бусины. Я созерцал кровь на обоях и распростертое тело, и внутри меня цветами зла расцветало вдохновение. Я писал стихи, я израсходовал всю бумагу в доме, чтобы воспеть эту чудовищную красоту смерти и тоску по ушедшей подруге. А потом я отнёс её туда - на своё фамильное кладбище, я закопал её в стороне от величественных надгробий моего рода. Я не оставил никакого ориентира, но я всегда буду помнить место, где отныне нашла свой покой моя бедная Мари. И я знал, что отныне тоска моя не пройдёт, что она будет вечно жить в моём разбитом сердце. И я буду вечно славить красоту мёртвой девы и приносить на её могилу ярко-алые маки: именно этот цветок она напомнила мне в миг своей трагической кончины. Если бы я мог перевести время назад, как старые часы, то я всё равно не передумал бы и не оставил её в живых: она дала мне самое главное - мою больную утраченную любовь и новую силу для вдохновения. Ведь проще любить мёртвых.